| Поделиться статьей: | | Статьи Послать ссылку другу  Мир сегодня > Блокада СЕРДЦАМария ШершневаПадал белый снег. Короткие питерские сумерки — и почти уже ночь. Во влажной дымке растворяются фонари, дома, проходящие люди. Невский, Грибоедова, Миллионная — маршрут знакомый, по которому каждый день хожу в университет. Люди спешат куда-то, и никто не останавливается, почти никто не смотрит друг на друга. Лица к вечеру озабоченные и усталые. Улыбка или смех — невероятная редкость. Кажется, прошедшее 300-летие на мгновение осветило город огнями фейерверков — и снова будни, снова зимняя дремота города-гиганта. За свою историю город дважды пустел более чем наполовину. Первый раз — после смерти Петра I, когда появилась надежда, что столица из этих болот вернется в благополучную Москву, второй раз — в ленинградскую блокаду. Шансов почти не было, но оба раза Петербург выжил. Выжили люди, выжила мечта об особом культурном и духовном центре России. Вечерний город невероятен и прекрасен. Как часто я слышу от друзей из других городов или даже из других стран, что Петербург очень красив, возможно, это даже самый красивый город на свете. Мне хочется им верить, и все же несмотря на фантастическую подсветку и обилие праздников меня не оставляет чувство, что город устало дремлет. Пессимизм? Может быть... Или мучительный поиск ответа на вопрос о том, что значит для человека и для города выжить и оставаться живым? ...Везде красные флаги — на фонарях, на домах. Несколько дней назад они появились и на вокзале. Люди, выходя из поездов, удивляются: что случилось? 60-летие полного снятия блокады Ленинграда. Все пережившие этот кошмар, все совершившие этот подвиг получили возможность приехать в город. Приехать, чтобы вспомнить... Блокадников, тех, кто помнит сами дни блокады, осталось уже очень мало, в основном те, кто были детьми. Многие из них рассказывают об этом крайне редко, часто отказываются совсем. Извиняются, но не могут. Очень тяжело. Для послевоенного поколения блокада — больная тема, завязанная на политику и переживание трагедии сталинского режима, мучительные поиски виновных. В прошлом году попали с друзьями на экскурсию в Смольный. В центре блокадной экспозиции — секретные материалы НКВД о людоедстве и мародерстве в ту страшную первую зиму. Экскурсовод объяснила, что поменяли героическую, официальную экспозицию, потому что людей теперь интересуют скрывавшиеся факты. В каком-то смысле с конца 90-х мы стали заложниками тайн блокады (сытая жизнь партработников рядом с умирающими людьми, нелюбовь Сталина к Петербургу, «Ленинградское дело»). Нам, родившимся много позже войны, многого уже не понять, ничего подобного не пережить. Потихоньку стираются из памяти школьные линейки на Пискаревке, холодный ветер, красные галстуки и побелевшие от холода пальцы. Рассказы ветеранов. Книги о войне ровным рядком на дальней пыльной полке. Кадры кинохроники, отпечатавшиеся в памяти с детства: прожектора в ночном небе, бомбежки, голод, закутанные люди в очередях за водой и хлебом. Это что-то, что мы хорошо выучили, но забыли зачем. Может быть, нам нужны новые сильные впечатления? Нужны фильмы-катастрофы и голливудский «Титаник», для того чтобы вновь увидеть и осознать, как и почему в трагические моменты мир раскалывается на две половины: на тех, кто спасает свою жизнь, и тех, кто ее, эту самую жизнь, спасает, даже ценою своей. Может быть, так нам сейчас понятнее? Ведь мы не пережили той блокады, но переживаем сейчас другую — блокаду сердца. Или просто нужно сделать усилие, чтобы перечитать реальные воспоминания тех, кто сохранил жизнь города, дослушать рассказы тех, кто выжил, выжил не только физически, и постараться понять их слезы. Слезы, которых у нас нет, потому что нет воспоминаний. И отдать дань уважения и благодарности — просто уже самим этим усилием и попыткой понять... понять, благодаря чему они выжили и что они пережили, и сохранить это в памяти. ***Голод, страх и смертьВ октябре 1941 г. еще была надежда, в декабре ее уже не осталось, январь и февраль превратили город в морг. Было сложно поверить, что это закончится. В день умирало до 10 000 человек. Люди потеряли чувствительность ко всему. Трупы в квартирах, на улицах — везде. И кажется, что осталось одно чувство, затмевающее все остальное, — голод.
Стихи и жизнь
Эти строчки Ольги Федоровны Берггольц кажутся странными и даже вызывающими. Но, как и во всех ее блокадных стихах, в них чувствуется правда и какая-то тайна: «...в те дни отхлынул быт. И смело в права свои вступило бытие». Когда во всех воспоминаниях голод и страдания — вдруг в стихах счастье и свобода. Почему? Даниил Гранин и Алесь Адамович в «Блокадной книге» написали, что у Ленинграда была своя богиня Сострадания и Надежды и она разговаривала с блокадниками стихами Ольги Берггольц. Сама она написала: «Я думаю, что никогда больше не будут люди слушать стихи так, как слушали их в ту зиму голодные, опухшие, еле живые ленинградцы. Мы знаем это потому, что они находили в себе силы писать об этом в радиокомитет и даже приходить сюда за тем или иным запомнившимся им стихотворением. Это были самые разные люди — студенты, домохозяйки, военные». А есть строчки воспоминаний простых ленинградцев: «...когда-то я знала это наизусть, и как-то это очень помогало, когда я лезла на вышку и когда приходилось стоять там под обстрелом» (Г.А. Озерова). «Потом по радио стали передавать стихи. Это я отлично помню, действительно было здорово. Это очень встряхнуло от этого животного думания о еде» (М.Я. Бабич). Бомбоубежище № 3Так назывался подвал Эрмитажа, куда зимой 1941 г. переселились многие ученые. В феврале 1942 г., в самые тяжелые дни, когда город погибал, городской совет собрал в одном из подвалов Эрмитажа еще уцелевших архитекторов, среди которых был и академик Никольский. Эти люди занялись проектом будущего Ленинграда — не просто реконструкции, а того, что они назвали «Проект возрождения Северной Пальмиры». Без света и тепла, голодные, не снимая рукавиц, они создавали новый Ленинград. Они говорили, что этот город объединит в себе былое великолепие имперского Петербурга и величие нового, советского Ленинграда. Первые проекты реставрации были подписаны 19 января 1943 г., на другой день после прорыва блокады. День рождения Навои10 декабря 1941 г. у служебного входа в Эрмитаж стоял человек, чем-то похожий на библейского Иова. Это директор Эрмитажа академик Орбели встречал гостей, пришедших на торжественное заседание, посвященное 500-летию Алишера Навои, поэта и суфия, жившего во времена правления Тимуридов. По мертвому городу шли ученые, часть из них отпустили с фронта. Заседание происходило в лекционном зале. Многие с трудом узнавали знакомых: темные от холода лица, худые, словно птичьи. Заседание началось. Б.Б. Пиотровский сделал доклад на тему «Мотивы древних восточных мифов в произведениях Навои». Молодой поэт и ученый Николай Лебедев читал свои переводы стихов. У него была последняя степень дистрофии. В зал его внесли друзья. Когда начался обстрел, никто в зале не двинулся с места. Больше нигде в Советском Союзе день рождения Навои не отмечали. РадиоОно стало для многих единственной ниточкой, позволявшей почувствовать себя и город живыми. Многие радовались даже стуку метронома. Ну а уж если сводка Совинформбюро, музыка или стихи — то совсем жить можно. В тот день, когда не было электричества и радио замолчало, в радиокомитет стали приходить люди с вопросами. Пришел старик с Васильевского острова, опираясь на две трости: «Радио, что нам нужно сделать, чтобы снова включили радио? Без него невыносимо. Словно в могиле лежишь». Павел Лукницкий, журналист, рассказывал о своем друге, что он очень любил музыку. Лежит, сил от голода уже нет, и вдруг подарок: передают «Танец маленьких лебедей». От удовольствия закрыл глаза. А перед глазами поплыли... нет, не лебеди — вагоны, доверху набитые мукой и хлебом. Перед микрофоном в Доме радио была сделана деревянная подставка в виде буквы «Т». На нее опирались выступавшие по радио люди: поэты, писатели, дикторы. Александр Янкевич, еле живой, с трудом дыша, читал «Педагогическую поэму» Макаренко. Он был так слаб, что руководитель радиокомитета Бабушкин стоял рядом, чтобы продолжить, если Янкевич не сможет дочитать. Поэт Владимир Волженин упал после чтения стихов в обморок. Но все эти трудности не помешали работать. ПамятникиПочти все ленинградские памятники закопали или засыпали мешками с песком. Оставили Кутузова и Барклая де Толли у Казанского и Суворова на набережной. Великие полководцы остались охранять город. Мимо них уходили на фронт. А они стояли строго, словно принимая этот затянувшийся блокадный парад. Читая воспоминания, понимаешь, что для ленинградцев скульптуры, дома, памятники перестали быть «культурным наследием», а словно ожили и стали частью города, который и сам воспринимался как огромное живое существо. В дневниках очень часто встречаешь диалоги ленинградцев с ожившими вещами. Порой разрушение дома от бомбежки воспринималось как смерть близкого друга. Анна Ахматова написала о любимой скульптуре Летнего сада:
И в этом ласковом материнском «доченька» — вся боль и вся надежда. После войны отношение к городу ленинградцев, любовь к нему сохраняла это ощущение блокадной дружбы. Ленинград, словно человек, стал полноправным участником ленинградского братства. Ленинградское братствоОно родилось из кусочков блокадного хлеба, воя сирен, бомбежек и стука метронома. Стук метронома — словно стук одного на всех сердца. Когда оно родилось, ленинградское братство? Может быть, когда первая голодная ленинградка протянула незнакомому ребенку кусочек своего хлеба. Может быть, когда стали жить все вместе в маленьких кухоньках, согревая друг друга, или оставаясь жить там же, где работали, поддерживая друг друга. Или когда выходили на улицу, чтобы обнять незнакомых людей, когда получили первое известие о прибавке хлеба. Когда работали вместе в холодных цехах. Или когда все закончилось и пришло осознание, что смогли и выдержали. Родилось чувство одной семьи. Ольга Берггольц рассказывает, как в 1945 г. к ней пришла девочка и принесла фотографию брата. Она попросила: «Напишите, пожалуйста, о нем стихи. Нет, не для славы, а чтобы и другие люди могли о нем поплакать вместе со мной и мамой».
С московским клубом «Серебряная нить», объединяющим блокадников Ленинграда, нас связывает многолетняя дружба. Эти люди приходят в «Новый Акрополь» не как в гости, а будто в свой дом. 26 января, на праздник, посвященный полному снятию блокады, мы приготовили небольшой концерт — в знак благодарности, в знак памяти. Но эти удивительные люди удивляют нас всегда. Так было и на этот раз: один из гостей вечера посвятил этому празднику стихи. Спасибо вам — не только за стихи. Спасибо за пример и за память.
|
